воскресенье, 09 декабря 2012
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? (с) MaD-Jake
Двадцать ноль-две. Время пришло – поезд идет в Бейрут.
Зря ты поверил в эту любовь – люди нещадно лгут.
Я не умею прощаться и ласковых слов жди:
Это паршивая штука – жизнь, и в ней всегда дожди.
Лужи растут, под ногами грязь, стоит ли говорить,
Что благодарна тебе за все, и что ты сможешь жить
И без меня? Ты, ухмыляясь, смотришь так горячо…
Но умирает бессмысленно, тихо ангел твой за плечом.
Ну же, скажи мне, что я такое, где же твои слова?
Сделай хоть что-то, пока не закрыта эта пустая глава?
Но сигарета мелькает в ладонях, руки дрожат… курить…
Мне бы не взвыть тут при всех, родная… Куда уж мне говорить.
Двадцать ноль-две. Время застыло. Поезд идет в Бейрут.
Ты меня никогда не любила – люди, бывает, врут.
Сколько же ждет меня впереди черных, сырых ночей?
Если ты будешь когда-то «чья», то я всегда – «ничей».
Разбиты надежды, размыты дороги. Рвется под кожей пульс.
Жить без тебя – невозможно, нелепо, больно. Но я научусь.
Только бы ты была счастлива, милая, первая встречная… боль.
Только бы ты была счастлива, милая, пусть даже не со мной.
Нет, я не чувствую больше сомнения, да и оно зачем?..
…Вдруг просыпаюсь. А ты так доверчиво спишь на моем плече.
Зря ты поверил в эту любовь – люди нещадно лгут.
Я не умею прощаться и ласковых слов жди:
Это паршивая штука – жизнь, и в ней всегда дожди.
Лужи растут, под ногами грязь, стоит ли говорить,
Что благодарна тебе за все, и что ты сможешь жить
И без меня? Ты, ухмыляясь, смотришь так горячо…
Но умирает бессмысленно, тихо ангел твой за плечом.
Ну же, скажи мне, что я такое, где же твои слова?
Сделай хоть что-то, пока не закрыта эта пустая глава?
Но сигарета мелькает в ладонях, руки дрожат… курить…
Мне бы не взвыть тут при всех, родная… Куда уж мне говорить.
Двадцать ноль-две. Время застыло. Поезд идет в Бейрут.
Ты меня никогда не любила – люди, бывает, врут.
Сколько же ждет меня впереди черных, сырых ночей?
Если ты будешь когда-то «чья», то я всегда – «ничей».
Разбиты надежды, размыты дороги. Рвется под кожей пульс.
Жить без тебя – невозможно, нелепо, больно. Но я научусь.
Только бы ты была счастлива, милая, первая встречная… боль.
Только бы ты была счастлива, милая, пусть даже не со мной.
Нет, я не чувствую больше сомнения, да и оно зачем?..
…Вдруг просыпаюсь. А ты так доверчиво спишь на моем плече.
суббота, 08 декабря 2012
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? (с) MaD-Jake
Ты сегодня плачешь, и слезы твои крепче и горше самых дешевых вин. Он от тебя ушел – не вернется. Себе не лги. Твой обласканный господин улетел в Берлин, а ты в темной хрущевке жалеешь себя и лелеешь горе.
Говоришь, пожалеет, ведь он не прав, поливаешь солью сырой рукав, ищешь, где была не права, и листаешь три сотни глав, воешь так, будто петь очень хочешь в церковном хоре.
Заревешь тут, вспомнив, насколько была послушной: словно кукла Барби, улыбчива, но…игрушка. Это желание быть постоянно нужной до добра не доводит тебя давно.
Вытрешь слезы, успокоишься, расправишь плечи: да, ты почти мертва, прострелена, но картечью, разве от такой ниочемной течи идут корабли на дно?
Выпьешь крепкого, вновь соберешь всех своих девчат. До утра нагуляетесь сгоряча, пока демоны, те, что внутри кричат, не рассыплются как труха.
А потом встретишь парня и без страстей нарожаешь ему этак пять детей. А услышав историю – тень своей, улыбнешься, и скажешь: «Ну, без потерь! А страдания эти – обычная чепуха!»
Говоришь, пожалеет, ведь он не прав, поливаешь солью сырой рукав, ищешь, где была не права, и листаешь три сотни глав, воешь так, будто петь очень хочешь в церковном хоре.
Заревешь тут, вспомнив, насколько была послушной: словно кукла Барби, улыбчива, но…игрушка. Это желание быть постоянно нужной до добра не доводит тебя давно.
Вытрешь слезы, успокоишься, расправишь плечи: да, ты почти мертва, прострелена, но картечью, разве от такой ниочемной течи идут корабли на дно?
Выпьешь крепкого, вновь соберешь всех своих девчат. До утра нагуляетесь сгоряча, пока демоны, те, что внутри кричат, не рассыплются как труха.
А потом встретишь парня и без страстей нарожаешь ему этак пять детей. А услышав историю – тень своей, улыбнешься, и скажешь: «Ну, без потерь! А страдания эти – обычная чепуха!»
среда, 14 ноября 2012
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? (с) MaD-Jake
быстро скончался и медленно сник апрель. Ей говорили: "жди" и говорили "верь",
и человек без адреса и без снов снова стоял под окнами, ждал любовь.
город светил афишами в небеса, ей же достались крыши, ссохшаяся самса.
запахи корицы и теплого пирога - воспоминанья, но к ним она строга.
школьная прОпасть - выжить или пропАсть, это его печаль и его напасть.
ему говорили: "знай, что родитель прав: у нее плохая семья и блудливый нрав!"
город светил афишами октябрю, он же искал глазами свое "люблю",
окна пахли клубничным джемом и терпким чаем. "Родная, любимая, где ты, я так скучаю".
гулко капало время и шли снега, маленькие старлетки перерастали в мам,
нянчили копий папочек и соседей, последним шептали украдкой "давай уедем".
ей же теперь давно уже не до драм: надо кормить свой выводок по утрам,
гладить рубашки мужу, краситься на работу, и отчего-то маяться по субботам.
он же уже не тот, что раньше - шкодливый мэн, если быть точной, скорее уж бизнесмен,
фирма отца и запонки с драг.металлом - выглядит цинично, практично и чуть устало.
у него очень много привычно-логичных дам и полночных ев, с которыми он - адам и могучий лев.
только приходит суббота, и в выходной он отчего-то не может найти покой.
Время бежало, и точки пересеченья снова свели их - за чашкой горького и печенья,
чем заниматься самолеченьем и тыканьем на ошибки, лучше найти в друг друге свое спасенье.
и снова вот он - мальчишка, она - та девчонка с крыши, каждый из них все так же неровно дышит,
но по утру все выключат, подытожат: ну, переспали, прощай, и что? день бездарно ушел и прожит.
так и не поняли ничего.
и человек без адреса и без снов снова стоял под окнами, ждал любовь.
город светил афишами в небеса, ей же достались крыши, ссохшаяся самса.
запахи корицы и теплого пирога - воспоминанья, но к ним она строга.
школьная прОпасть - выжить или пропАсть, это его печаль и его напасть.
ему говорили: "знай, что родитель прав: у нее плохая семья и блудливый нрав!"
город светил афишами октябрю, он же искал глазами свое "люблю",
окна пахли клубничным джемом и терпким чаем. "Родная, любимая, где ты, я так скучаю".
гулко капало время и шли снега, маленькие старлетки перерастали в мам,
нянчили копий папочек и соседей, последним шептали украдкой "давай уедем".
ей же теперь давно уже не до драм: надо кормить свой выводок по утрам,
гладить рубашки мужу, краситься на работу, и отчего-то маяться по субботам.
он же уже не тот, что раньше - шкодливый мэн, если быть точной, скорее уж бизнесмен,
фирма отца и запонки с драг.металлом - выглядит цинично, практично и чуть устало.
у него очень много привычно-логичных дам и полночных ев, с которыми он - адам и могучий лев.
только приходит суббота, и в выходной он отчего-то не может найти покой.
Время бежало, и точки пересеченья снова свели их - за чашкой горького и печенья,
чем заниматься самолеченьем и тыканьем на ошибки, лучше найти в друг друге свое спасенье.
и снова вот он - мальчишка, она - та девчонка с крыши, каждый из них все так же неровно дышит,
но по утру все выключат, подытожат: ну, переспали, прощай, и что? день бездарно ушел и прожит.
так и не поняли ничего.
четверг, 29 марта 2012
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? (с) MaD-Jake
Надо было заметить, поостеречься,
надо было забыть и не помнить
впредь.
Но это как будто пять лет ты к ней ходишь стричься,
и только она лишь готова тебя
терпеть.
Надо было думать и опасаться,
только что толку сетовать и
хромать?
Словно сидит внутри ледяное жало,
будто ты вдоль распорот тупым
кинжалом,
вынут наружу, вывернут
на кровать.
Надо было придумать себе легенду
и притвориться лишним, ненужным
всем.
Но лучше остаться безмерно больным и нищим,
чем больше ее не видеть уже
совсем.
***
Надо бы не печатать имя ее на слитках,
и не давать пробивать ей свою
броню.
Но как катастрофы и боль не печатают
на открытках,
так и я о ней вслух больше
не говорю…
надо было забыть и не помнить
впредь.
Но это как будто пять лет ты к ней ходишь стричься,
и только она лишь готова тебя
терпеть.
Надо было думать и опасаться,
только что толку сетовать и
хромать?
Словно сидит внутри ледяное жало,
будто ты вдоль распорот тупым
кинжалом,
вынут наружу, вывернут
на кровать.
Надо было придумать себе легенду
и притвориться лишним, ненужным
всем.
Но лучше остаться безмерно больным и нищим,
чем больше ее не видеть уже
совсем.
***
Надо бы не печатать имя ее на слитках,
и не давать пробивать ей свою
броню.
Но как катастрофы и боль не печатают
на открытках,
так и я о ней вслух больше
не говорю…
воскресенье, 04 марта 2012
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? (с) MaD-Jake
А нам все не туда или некогда, и так от дня до года. Весь лоск облез, уже не та порода, и мысли - что вода и лед, скребущий остов нашей весны.
Весь мир вокруг не тот. И мы не те, мой бог. От нас - десятки постов, угли костров, - ни сути, ни вина, ни крепче. Все поросло коростой, покрылось былью, солью, плесенью и вечер пускает корни в землю цепче...
Да мне плевать на мир, в котором ты не идешь кам бэк: на его серый потухший взгляд, его медленный, хилый бег...
А нам все не туда или некогда - это да, это каждый смог...
Так познавший истину - одинок, пусть и обещал себе никогда не сидеть один, не ходить за книжками в магазин, не считать до ста, не хранить обид, когда нас бросали.
Так почему же пустота внутри не проходит с тем, что мы точно ее описали?
Я же знаю, мой бог, как ты пишешь стихи в блокноте, как фальшивишь на самой последней ноте, напевая попсовые песни в дУше, как ты рвешься говорить о работе и как любят тебя не слушать, не приемля твоих обид. Как не сложно тебя дослушать и не спрашивать, где болит.
Как немного нам нужно для счастья, мой бог, как мало на этот век - только то, чтобы рядом всегда был другой человек.
Как же поздно после драки махать кулаками и бить по лицам, когда после ста хорошо, но еще не спится, и еще бы двести вдогонку - чтобы брало, и уже бы устать хотеть, но внутри мертво...
Только пожалуйста, не разбивайся на смерть, если я не чувствую ничего...
Весь мир вокруг не тот. И мы не те, мой бог. От нас - десятки постов, угли костров, - ни сути, ни вина, ни крепче. Все поросло коростой, покрылось былью, солью, плесенью и вечер пускает корни в землю цепче...
Да мне плевать на мир, в котором ты не идешь кам бэк: на его серый потухший взгляд, его медленный, хилый бег...
А нам все не туда или некогда - это да, это каждый смог...
Так познавший истину - одинок, пусть и обещал себе никогда не сидеть один, не ходить за книжками в магазин, не считать до ста, не хранить обид, когда нас бросали.
Так почему же пустота внутри не проходит с тем, что мы точно ее описали?
Я же знаю, мой бог, как ты пишешь стихи в блокноте, как фальшивишь на самой последней ноте, напевая попсовые песни в дУше, как ты рвешься говорить о работе и как любят тебя не слушать, не приемля твоих обид. Как не сложно тебя дослушать и не спрашивать, где болит.
Как немного нам нужно для счастья, мой бог, как мало на этот век - только то, чтобы рядом всегда был другой человек.
Как же поздно после драки махать кулаками и бить по лицам, когда после ста хорошо, но еще не спится, и еще бы двести вдогонку - чтобы брало, и уже бы устать хотеть, но внутри мертво...
Только пожалуйста, не разбивайся на смерть, если я не чувствую ничего...
пятница, 03 февраля 2012
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? (с) MaD-Jake
Моя боль-река, две тоски - два берега, да рукав.
Я тебя хороню среди жемчуга теплых снов, да в котомке у старика две краюхи хлеба и соль на помин души -
все тебе отдам, только не души, не тяни ко дну и не кутай в ил среди водных трав.
Не держи в руках, моя боль-река, тризну черную для своих утех.
Я б ушла, хоть законы твои презрев, хоть последние дни украв, но не знаю, как...
Гнется мак, головой не качаясь в такт, будто тысячу лет не ел... Гнется к пропасти, к смерти - шаг.
Упокой, моя боль-река, все черты его до своих глубин и до всех потаенных мест, куда не был проложен мост.
Я устрою ему средь других мужчин одиночеству дань - погост, я поставлю ему не прогнивший крест и навеки займу там пост,
оставаясь почти собой...
Только, Боже, пожалуйста, перережь заскорузлый трос!
Лучше прОпасть, чем эта боль!
Я тебя хороню среди жемчуга теплых снов, да в котомке у старика две краюхи хлеба и соль на помин души -
все тебе отдам, только не души, не тяни ко дну и не кутай в ил среди водных трав.
Не держи в руках, моя боль-река, тризну черную для своих утех.
Я б ушла, хоть законы твои презрев, хоть последние дни украв, но не знаю, как...
Гнется мак, головой не качаясь в такт, будто тысячу лет не ел... Гнется к пропасти, к смерти - шаг.
Упокой, моя боль-река, все черты его до своих глубин и до всех потаенных мест, куда не был проложен мост.
Я устрою ему средь других мужчин одиночеству дань - погост, я поставлю ему не прогнивший крест и навеки займу там пост,
оставаясь почти собой...
Только, Боже, пожалуйста, перережь заскорузлый трос!
Лучше прОпасть, чем эта боль!
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? (с) MaD-Jake
Спасибо тебе за то, что ты меня не читаешь. Мне нечего тебе сказать - в лицо. Если бы не твое невнимание, я бы никогда не стала той, кто я есть сейчас.
Спасибо за то, что никогда не увидишь моих стихов, которые выражают все то настоящее, что я к тебе чувствую... Настоящее, горячее, раненое.
Спасибо тебе. Ты сделал меня сильной, - через боль, через ад воспоминаний, через пропасть отчаянья и бездну тревоги.
Спасибо тебе за то, что не видишь моих дрожащих холодных рук, набирающих эти слова. Спасибо, что тебя нет в моей жизни.
Спасибо за то, что никогда не увидишь моих стихов, которые выражают все то настоящее, что я к тебе чувствую... Настоящее, горячее, раненое.
Спасибо тебе. Ты сделал меня сильной, - через боль, через ад воспоминаний, через пропасть отчаянья и бездну тревоги.
Спасибо тебе за то, что не видишь моих дрожащих холодных рук, набирающих эти слова. Спасибо, что тебя нет в моей жизни.
вторник, 17 января 2012
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? (с) MaD-Jake
Нет, внутри ничего не ёкает, не ломается, не дрожит. И никто не знает, как сильно ткани поражены, как источен в ребрах седой гранит и как лоб горит.
Тебе не все равно, чем он дышит, о ком думает, кем живет. Как ни стелись, ни ломай – все равно уйдет, когда она его позовет. И останется лишь воспоминаний мед, самолет, оставивший дымный след и колючий плед.
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? Ты ему - цветок, надломленный в пояснице, за тобой ни выеденного яйца, лишь овал лица.
***
Подобрать бы к нему ключик, шифр из нечаянных слов и рифм, что толкутся во мне, скорбя. А пока – лишь слова молитв, лишь бы ты был здоров и жив! И, когда телефон звонит, в череде из трехкратных цифр, чтоб я видела не тебя…
Тебе не все равно, чем он дышит, о ком думает, кем живет. Как ни стелись, ни ломай – все равно уйдет, когда она его позовет. И останется лишь воспоминаний мед, самолет, оставивший дымный след и колючий плед.
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? Ты ему - цветок, надломленный в пояснице, за тобой ни выеденного яйца, лишь овал лица.
***
Подобрать бы к нему ключик, шифр из нечаянных слов и рифм, что толкутся во мне, скорбя. А пока – лишь слова молитв, лишь бы ты был здоров и жив! И, когда телефон звонит, в череде из трехкратных цифр, чтоб я видела не тебя…
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? (с) MaD-Jake
По ночам ты слышишь, как они стреляются и болят,
Разрыхляют сон и пускают внутрь свой подкожный яд,
Травят сотни фраз, выдыхают зловонный дым.
Да на кой мне, думаешь, этот ляд?
Сдохли или еще стоим?
По ночам ты слышишь этот натужный клич,
Горло сводит пальцами паралич,
Хочется самбуки и крепкого табака,
И упасть навзничь...
Ни фига.
Почерпни внутри мыслей гнилой аршин,
Или черпак, или простой кувшин.
Знаешь, там где следы от шин -
Нет уж давно машин.
Ветер устал гонять пот и грязь,
Только суставы - в чужую мазь,
Может, нырять, может, не до седин, -
В хлоргексидин и "сиди один".
Чувства штурмуют мозг с мыслями для "разбиться".
Любишь. И просто - не можешь остановиться.
Разрыхляют сон и пускают внутрь свой подкожный яд,
Травят сотни фраз, выдыхают зловонный дым.
Да на кой мне, думаешь, этот ляд?
Сдохли или еще стоим?
По ночам ты слышишь этот натужный клич,
Горло сводит пальцами паралич,
Хочется самбуки и крепкого табака,
И упасть навзничь...
Ни фига.
Почерпни внутри мыслей гнилой аршин,
Или черпак, или простой кувшин.
Знаешь, там где следы от шин -
Нет уж давно машин.
Ветер устал гонять пот и грязь,
Только суставы - в чужую мазь,
Может, нырять, может, не до седин, -
В хлоргексидин и "сиди один".
Чувства штурмуют мозг с мыслями для "разбиться".
Любишь. И просто - не можешь остановиться.
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? (с) MaD-Jake
Так ведь бывает часто: соленый кофе, стихи и смешная чашка. Пока ты здесь его ждешь и куришь, он там перед ней свою рвет рубашку. Хромые схемы пищат в раздаче, несмелой тенью ты лезешь в сеть. Пока родители спят на даче, здесь так уныло, что просто смерть.
Все эти ночи-клоны - сплошное рабство. Так ведь бывает часто? Конечно, часто. Флирт ничего не значит, время давно не лечит, мама надрывно плачет при каждой встрече. Где-то в ночи дерутся, мылят друг-другу морды: так и звучат под окном матерные аккорды. Морщишься, пьешь вино, хуже ведь выносила. Молча идешь к окну, будто бы посмотреть. Вроде бы не просили, точно ведь не хотела, но чтобы ты стал счастливым, надо бы умереть.
Запишу все в свою тетрадь, закрывая, поставлю точку. Ты придешь, поцелуешь в мочку, и начнешь мне про что-то врать. "Ты меня любишь? Ты хочешь дочку?" - "Ну что ты, правда, дорогая, ну хватит ныть!" Пора распутывать провода, отказаться от «может быть». Вместе жить, может, и удобно, тут конечно же ты не прочь... Начинается новый день. Хотя, наверное, снова ночь...
Все эти ночи-клоны - сплошное рабство. Так ведь бывает часто? Конечно, часто. Флирт ничего не значит, время давно не лечит, мама надрывно плачет при каждой встрече. Где-то в ночи дерутся, мылят друг-другу морды: так и звучат под окном матерные аккорды. Морщишься, пьешь вино, хуже ведь выносила. Молча идешь к окну, будто бы посмотреть. Вроде бы не просили, точно ведь не хотела, но чтобы ты стал счастливым, надо бы умереть.
Запишу все в свою тетрадь, закрывая, поставлю точку. Ты придешь, поцелуешь в мочку, и начнешь мне про что-то врать. "Ты меня любишь? Ты хочешь дочку?" - "Ну что ты, правда, дорогая, ну хватит ныть!" Пора распутывать провода, отказаться от «может быть». Вместе жить, может, и удобно, тут конечно же ты не прочь... Начинается новый день. Хотя, наверное, снова ночь...
четверг, 01 декабря 2011
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? (с) MaD-Jake
Остынь, родная.
Утро сонным котенком мурчит в ладони, ласкаясь к коже. Ты его погладишь, потреплешь шёрстку. А к тебе, невростеническому подростку, прикрепят врача и прошепчут жестко: "Мы помочь не сможем". За что же, Боже?
Остынь, родная.
Для таких, как ты, навсегда закрывают двери в чужое лето, и о мире знаешь ты лишь из статей в газете, и живешь с ним памятью в интернете неуемным, слепящим любовным ветром... Чтоб потом, порыдав на заре в клозете, помечтать об этом.
Остынь, родная.
Взгляд уж зорче и слог острей, и слова что ни день, то четче. Только он не устал бы спускать коней, говоря ей, что любит - очень.
***
Ночью кошки-котята серы, ты вскрываешься белым мелом, забывая, что эти стены так привыкли здесь видеть боль. Но тебе, как ни странно, пофиг. Ты мечтаешь о чашке кофе и боишься, что ты не профи, не мастак вспоминать пароль от его белоснежных писем, от любви, что так светло дышит, от бескрайних полей улыбок с фотографий, пришедших в мейл. Ну а он так исправно пишет, так скучает и чутко слышит, так клянется, что просто фэйл...
Остынь, родная.
Этот мир состоит из рамок, из немыслимых слов и матов, что куда ни приди - обманут, и кому ни поверь - солгут. Принимаясь за жгут из писем, ты не верь, что он так зависим, не метай перед свином бисер и почаще берись за плеть. Принимая все к сердцу близко, ты сумела упасть так низко, - никакой приходской епископ не придет, чтоб тебя отпеть.
Это ясно, но Боже, все же, этот мир перевернут кожей, потолок быть и морем может, на полу - только неба гладь. Я ему так сказала чисто: "Я одна тут - корабль, мальчишка. И с тобою стать альпинистом - это, знаешь, уже не цель. Корабли умирают быстро, не сдирая курок, как выстрел, просто весело через рифы попадают потом на мель. А тебя я сняла как скобы, и, в угоду чужому Богу, я хотела бы промолчать... Только знаешь, теперь, мальчишка, поняла: я страдаю слишком. Передай поскорее Кришне: мне не хочется умирать!"
Остынь, родная...
Утро сонным котенком мурчит в ладони, ласкаясь к коже. Ты его погладишь, потреплешь шёрстку. А к тебе, невростеническому подростку, прикрепят врача и прошепчут жестко: "Мы помочь не сможем". За что же, Боже?
Остынь, родная.
Для таких, как ты, навсегда закрывают двери в чужое лето, и о мире знаешь ты лишь из статей в газете, и живешь с ним памятью в интернете неуемным, слепящим любовным ветром... Чтоб потом, порыдав на заре в клозете, помечтать об этом.
Остынь, родная.
Взгляд уж зорче и слог острей, и слова что ни день, то четче. Только он не устал бы спускать коней, говоря ей, что любит - очень.
***
Ночью кошки-котята серы, ты вскрываешься белым мелом, забывая, что эти стены так привыкли здесь видеть боль. Но тебе, как ни странно, пофиг. Ты мечтаешь о чашке кофе и боишься, что ты не профи, не мастак вспоминать пароль от его белоснежных писем, от любви, что так светло дышит, от бескрайних полей улыбок с фотографий, пришедших в мейл. Ну а он так исправно пишет, так скучает и чутко слышит, так клянется, что просто фэйл...
Остынь, родная.
Этот мир состоит из рамок, из немыслимых слов и матов, что куда ни приди - обманут, и кому ни поверь - солгут. Принимаясь за жгут из писем, ты не верь, что он так зависим, не метай перед свином бисер и почаще берись за плеть. Принимая все к сердцу близко, ты сумела упасть так низко, - никакой приходской епископ не придет, чтоб тебя отпеть.
Это ясно, но Боже, все же, этот мир перевернут кожей, потолок быть и морем может, на полу - только неба гладь. Я ему так сказала чисто: "Я одна тут - корабль, мальчишка. И с тобою стать альпинистом - это, знаешь, уже не цель. Корабли умирают быстро, не сдирая курок, как выстрел, просто весело через рифы попадают потом на мель. А тебя я сняла как скобы, и, в угоду чужому Богу, я хотела бы промолчать... Только знаешь, теперь, мальчишка, поняла: я страдаю слишком. Передай поскорее Кришне: мне не хочется умирать!"
Остынь, родная...
понедельник, 24 октября 2011
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? (с) MaD-Jake
Пришло время разбирать холсты у себя в груди,
Заменять потрепанные фолианты.
В низкопробной зале не спят пуанты,
Развлекая треснутые понты,
Где судья (и сам уж давно судим)
Не имеет мизерного таланта.
Музыкант им тихо сыграет блюз,
Влезая в образы, как калека.
Монеты меряют его «эго»,
Скрывая вонь и распухший флюс.
Пуанты быстро бегут в аптеку,
Стремясь скрепить свой ночной союз.
Пришло время звонить тебе строго за полночь,
И, внимая трубке, болеть отчаяньем.
Шевелить носком свой мохнатый тапочек
И читать стихи под твое молчание.
Убирать по полкам блошиный, ненужный хлам,
Вспоминать во сне свое имя-отчество.
Я доверю лишь только твоим губам
Сказать, что значит для нас одиночество.
Не ломая стиль, не скрипя коленями,
Разбирая мысли и многоточия,
Внутримышечные артерии,
Однодневные междустрочия,
Ты живи поцелуем старухи-времени,
Поселившемся в позвоночнике…
Заменять потрепанные фолианты.
В низкопробной зале не спят пуанты,
Развлекая треснутые понты,
Где судья (и сам уж давно судим)
Не имеет мизерного таланта.
Музыкант им тихо сыграет блюз,
Влезая в образы, как калека.
Монеты меряют его «эго»,
Скрывая вонь и распухший флюс.
Пуанты быстро бегут в аптеку,
Стремясь скрепить свой ночной союз.
Пришло время звонить тебе строго за полночь,
И, внимая трубке, болеть отчаяньем.
Шевелить носком свой мохнатый тапочек
И читать стихи под твое молчание.
Убирать по полкам блошиный, ненужный хлам,
Вспоминать во сне свое имя-отчество.
Я доверю лишь только твоим губам
Сказать, что значит для нас одиночество.
Не ломая стиль, не скрипя коленями,
Разбирая мысли и многоточия,
Внутримышечные артерии,
Однодневные междустрочия,
Ты живи поцелуем старухи-времени,
Поселившемся в позвоночнике…
пятница, 22 июля 2011
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? (с) MaD-Jake
Каждому человеку (я, к сожалению, тоже не исключение из правил) часто бывает трудно сознаться в своей лени, душевной незрелости, безответственности, трусости, самозацикленности и избавиться от комплексов. Наверное потому подавляющее большинство ищет себе, любимому/любимой, оправдания, а также некие чудодейственные рецепты, которые излечат некие существующие или выдуманные психологические травмы в прошлом, зависимость от партнера и преследование навязчивой идеи любви.
А знаете, какая ошибка женщин является одной из самых дурацких?
Поведением большинства женщин управляет стремление к нереальным целям, что-то сродни детской мечте обрести рай. Я ничего не имею против этой мечты как таковой, но как примитивно выглядят иногда попытки её реализовать!
Так, очень многие женщины рассчитывают, что, прочитав многотомные издания по «стервологии», или же посетив Школы Стерв, где учат «сексуально есть банан» и завоевывать олигархов одним движением бровей, они смогут сразу все изменить, и жизнь как-то самоорганизуется. Знаю я подобных «стерв», которые как-то слишком поверхностно усвоили многочисленные рекомендации и чаще выглядят, скорее, смешными и жалкими, чем гордыми «покорительницами сердец».
Жизнь постоянно ставит нас перед необходимостью выбора, и те пути, которые мы выбираем, зачастую слишком сложны даже для того, чтобы просто осознать их, а уж тем более управлять, поскольку мы перетаскиваем багаж наших комплексов и ошибок с одного жизненного этапа на другой.
тыкать фсюды!
А знаете, какая ошибка женщин является одной из самых дурацких?
Поведением большинства женщин управляет стремление к нереальным целям, что-то сродни детской мечте обрести рай. Я ничего не имею против этой мечты как таковой, но как примитивно выглядят иногда попытки её реализовать!
Так, очень многие женщины рассчитывают, что, прочитав многотомные издания по «стервологии», или же посетив Школы Стерв, где учат «сексуально есть банан» и завоевывать олигархов одним движением бровей, они смогут сразу все изменить, и жизнь как-то самоорганизуется. Знаю я подобных «стерв», которые как-то слишком поверхностно усвоили многочисленные рекомендации и чаще выглядят, скорее, смешными и жалкими, чем гордыми «покорительницами сердец».
Жизнь постоянно ставит нас перед необходимостью выбора, и те пути, которые мы выбираем, зачастую слишком сложны даже для того, чтобы просто осознать их, а уж тем более управлять, поскольку мы перетаскиваем багаж наших комплексов и ошибок с одного жизненного этапа на другой.
тыкать фсюды!
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? (с) MaD-Jake
Женщина - существо упорное и красивое, находящееся в вечном движении и вечной борьбе за выживание, а так же постоянно пребывающее в состоянии войны. Только воюет женщина не со стадами похотливых мужчин, как принято считать, а исключительно с собой, иногда переключая тумблер на борьбу с другими женщинами.
А как же все было просто в детстве! Тогда, чтобы доказать свою привлекательность, нужно было просто напялить бант побольше (и чем больше и страшнее бант, тем привлекательнее) и побить портфелем коварную соперницу, посмевшую прийти в школу с бантом куда более пышным, чем твой. Символом женской сексуальности были шикарные колготки с "микки-маусом" цвета синюшной рожи алкоголика, а голливудской улыбкой - улыбон в два зуба, один из которых выпал, а второй только-только начал отрастать. И плевать, что сама ты глист в скафандре - тощий и хилый, боящийся дневного света, с ручками и ножками не толще макарон и без намека на женственность. И плевать, что на голове твоей давно свили три гнезда вороны, вывели птенцов и научили их летать. Все равно красава!
А сейчас, отрастив сто семьдесят с гаком росту, ноги от ушей и сиське второго размера, приходится быть сильной. Или замацают, защипают, обольют слюнями, заманят на побрякушки и бусики, как попуасов, денежку красивую покажут, отведут законное место в постели и на кухне, назовут "любовью" и захрапят с пивом у телека.
На что только не идет женщина ради красоты! Мне, например, в 16 лет приспичило срочно стать красавицей. Решила я начать с депиляции. Купила восковые полоски, уселась на край ванной, разложила мощи поудобнее, наклеила на ноги полоски. Подождала. Дёрнула на себя... И с криком дикого ужаса, сверкнув окорочками, бултыхнулась назад в ванную, весьма прилично разбив себе голову. Так никогда Он и не узнал правду о том, откуда у этой милой девочки большая шишка на голове. Я наврала, что доблестно навернулась в битве с дверным косяком. Наверное, у меня была привычка ходить задом.
Эх, мущщины, наивные существа!
Вот подруга моя установила себе "агент". Мужики в него полезли как тараканы. Две недели наслаждалась она: ой, чего они в этом агенте только с ней не вытворяли! Один даже жениЦо предложил. Эх, жаль что только один, выбрать ей не из кого было. Но зато остальные... ммммммм... развратники... Вот так весело она провела две недели. А потом стала замечать, что вот много чего наслушалась, а дальше... ну сплошные повторы. Мужчины, вы что, по одному учебнику развратничаете? Оригинальности никакой. Стало как то скучно ей, каждый день одно и тоже. И так все это надоело, что взяла подруга и одним махом удалила все контакты. И вот, после целой недели наслаждения тишиной и спокойствием, закралась ей в пустую головку-то мысль: "Алёна, а ведь меня теперь никто не хочет! Как же мне с этим жить?! Скажи, где скачать учебники по криминологии и анатомии?"
Эх, женщины. Существа мы ранимые и слабые. Зато хитрости нам не занимать. У меня вот возникла мысля, и с ней вопрос... Когда я выйду замуж, то хочу прописать пункт в брачном договоре, что первые пять лет супружеский долг беру натурой, а все последующие годы - наличными. Как думаете, такой договор прокатит? И если прокатит, то по какому тарифу сие действо следует пересчитывать???
А как же все было просто в детстве! Тогда, чтобы доказать свою привлекательность, нужно было просто напялить бант побольше (и чем больше и страшнее бант, тем привлекательнее) и побить портфелем коварную соперницу, посмевшую прийти в школу с бантом куда более пышным, чем твой. Символом женской сексуальности были шикарные колготки с "микки-маусом" цвета синюшной рожи алкоголика, а голливудской улыбкой - улыбон в два зуба, один из которых выпал, а второй только-только начал отрастать. И плевать, что сама ты глист в скафандре - тощий и хилый, боящийся дневного света, с ручками и ножками не толще макарон и без намека на женственность. И плевать, что на голове твоей давно свили три гнезда вороны, вывели птенцов и научили их летать. Все равно красава!
А сейчас, отрастив сто семьдесят с гаком росту, ноги от ушей и сиське второго размера, приходится быть сильной. Или замацают, защипают, обольют слюнями, заманят на побрякушки и бусики, как попуасов, денежку красивую покажут, отведут законное место в постели и на кухне, назовут "любовью" и захрапят с пивом у телека.
На что только не идет женщина ради красоты! Мне, например, в 16 лет приспичило срочно стать красавицей. Решила я начать с депиляции. Купила восковые полоски, уселась на край ванной, разложила мощи поудобнее, наклеила на ноги полоски. Подождала. Дёрнула на себя... И с криком дикого ужаса, сверкнув окорочками, бултыхнулась назад в ванную, весьма прилично разбив себе голову. Так никогда Он и не узнал правду о том, откуда у этой милой девочки большая шишка на голове. Я наврала, что доблестно навернулась в битве с дверным косяком. Наверное, у меня была привычка ходить задом.
Эх, мущщины, наивные существа!
Вот подруга моя установила себе "агент". Мужики в него полезли как тараканы. Две недели наслаждалась она: ой, чего они в этом агенте только с ней не вытворяли! Один даже жениЦо предложил. Эх, жаль что только один, выбрать ей не из кого было. Но зато остальные... ммммммм... развратники... Вот так весело она провела две недели. А потом стала замечать, что вот много чего наслушалась, а дальше... ну сплошные повторы. Мужчины, вы что, по одному учебнику развратничаете? Оригинальности никакой. Стало как то скучно ей, каждый день одно и тоже. И так все это надоело, что взяла подруга и одним махом удалила все контакты. И вот, после целой недели наслаждения тишиной и спокойствием, закралась ей в пустую головку-то мысль: "Алёна, а ведь меня теперь никто не хочет! Как же мне с этим жить?! Скажи, где скачать учебники по криминологии и анатомии?"
Эх, женщины. Существа мы ранимые и слабые. Зато хитрости нам не занимать. У меня вот возникла мысля, и с ней вопрос... Когда я выйду замуж, то хочу прописать пункт в брачном договоре, что первые пять лет супружеский долг беру натурой, а все последующие годы - наличными. Как думаете, такой договор прокатит? И если прокатит, то по какому тарифу сие действо следует пересчитывать???
среда, 22 июня 2011
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? (с) MaD-Jake
До чего ты меня достал! Я тебя терпеть ненавижу! Да с чего ты взял, что я тебя ревную?? Я что, больная?! Да окучивай ты кого хочешь! Почему меня это волновать должно??
Ты придурок. Ты полный придурок! Я бы тебя с удовольствием прокатила фейсом по забору!!! Ты думаешь, ты самый лучший?Тогда почему же ты, пуп земли, один? Видимо, не такие уж бабы и дуры, никому такой «подарочек» не нужен!
Я бы сделала кляп из тухлых носков и подарила бы тебе его в самой красивой обертке. Знаешь, чтобы ты развернул и понял - это от Меня. И, неделю зеленея и проветривая квартиру от этих «духов», ты бы наконец смекнул, как я тебя «люблю».
И еще я бы сводила тебя во Вьетнамский ресторан. Я давно хотела выразить свое отношение к тебе супом из червей и запеченой в какой-нибудь аппетитной хуйне гадюкой. И конечно, я бы лично приготовила тебе крысу. Толстую, жирную крысу, с румяной корочкой в листьях салата…
А после этого я бы подарила тебе букет из жгучей крапивы и им же тебя бы отхуячила. До громадных волдырей и полного отключения твоего собственного тщеславного «Я».
И вот тогда ты точно станешь покрываться ярко-красной аллергической сыпью при любом моем виде, запахе или звуке и наконец поймешь, что для тебя я навсегда останусь «ошибкой природы».
Ты придурок. Ты полный придурок! Я бы тебя с удовольствием прокатила фейсом по забору!!! Ты думаешь, ты самый лучший?Тогда почему же ты, пуп земли, один? Видимо, не такие уж бабы и дуры, никому такой «подарочек» не нужен!
Я бы сделала кляп из тухлых носков и подарила бы тебе его в самой красивой обертке. Знаешь, чтобы ты развернул и понял - это от Меня. И, неделю зеленея и проветривая квартиру от этих «духов», ты бы наконец смекнул, как я тебя «люблю».
И еще я бы сводила тебя во Вьетнамский ресторан. Я давно хотела выразить свое отношение к тебе супом из червей и запеченой в какой-нибудь аппетитной хуйне гадюкой. И конечно, я бы лично приготовила тебе крысу. Толстую, жирную крысу, с румяной корочкой в листьях салата…
А после этого я бы подарила тебе букет из жгучей крапивы и им же тебя бы отхуячила. До громадных волдырей и полного отключения твоего собственного тщеславного «Я».
И вот тогда ты точно станешь покрываться ярко-красной аллергической сыпью при любом моем виде, запахе или звуке и наконец поймешь, что для тебя я навсегда останусь «ошибкой природы».
четверг, 16 июня 2011
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? (с) MaD-Jake
Зима всегда приходит неожиданно – снегом, холодом, покрытыми инеем ветками деревьев и старым теплым свитером, в который ты кутаешься морозными зимними вечерами. Старый радиоприемник тихо потрескивает и бубнит голосом радиоведущего, которому именно в этот тоскливый вечер вздумалось поговорить об одиночестве.
«Друзья мои, я рада приветствовать вас на своей волне. Если вам одиноко, тоскливо, грустно, если что-то в вашей жизни идет не так, как хотелось бы, – присоединяйтесь к нам. Ведь когда объединяются несколько одиночеств, они автоматически перестают быть одинокими.
У нас с вами еще много времени впереди, чтобы осмыслить наше одиночество и прийти к какому-то выводу. Когда в доме затхлость отсутствия, вечер тянется резиновыми каплями, тогда есть время сесть и переосмыслить нашу жизнь. Ведь одиночество бывает двух видов: когда тебе никто не нужен и когда никому не нужен ты.
Первое – оно совсем не очень страшное, это одиночество души, добровольное заточение. Ты отгораживаешь свое сердце от всего мира литыми пластинами черствости, жесткости. Человек не может быть по-настоящему бесчувственным, он нуждается в любви и заботе и сам хочет любить и заботиться. Но иногда наступает момент, когда легче отгородиться и стать равнодушным, чем страдать. И тогда мы закутываем себя в кокон единоличного, своего собственного одиночества – когда ты вроде бы и не одинок, но тем не менее тебе по-настоящему ни до кого нет дела.
Намного страшнее второй тип одиночества – когда ты никому не нужен. Так бывает. И это действительно страшно. Страшно проснуться одним утром, еще до-утром, и внезапно осознать, что в целом мире у тебя никого, кроме себя, нет… Что если ты сейчас прямо вот на этой кровати умрешь, то тебя еще долгие месяцы никто не хватится. Это уже не одиночество души, а то настоящее, черное одиночество, в которое можно оступиться как в пропасть… и пропАсть. Но со временем мы перестаем его бояться, этого одиночества. Как можно бояться того, что и так всегда с тобой? Мы просто молчим, многозначительно опустив грустные собачьи глаза, прикрытые стеклянными рамками современного безразличия.
Откуда же берется это ужасающее, тягучее чувство одиночества, брошенности, забытости? Как это ни банально, но одиночество приходит тогда, когда от тебя уходит Он. Или Она. Тогда весь мир начинает казаться каким-то неполным, обрезанным, оборванным. А ты не можешь осознать – как, почему? Почему любимый человек, который еще вчера был рядом, который пил, ел, смеялся, которого ты держал за руку и обнимал, вдруг ушел? Ушел, ничего не сказав, тихо собравшись утром, тем самым до-утром? Ушел, забрав даже старые тапочки и обрезав совместные фотографии, из которых на тебя теперь смотрит только твое, почему-то счастливое тело, обнимающее пустоту… И ты лежишь на той самой кровати, вцепившись в подушку, которая еще хранит любимый запах, и думаешь о том, что если вот сейчас ты умрешь, никто этого и не заметит. Мир все так же будет дышать своей исполинской грудью, люди будут совершать свои тараканьи набеги на работу, на магазины и утренний транспорт… А тебя не будет. Потому что человек не может жить с пустотой. С ней он может только умереть.
Как же так случилось, что все внезапно рухнуло, сжалось и сдулось старым воздушным шариком, отжило свой век? читать дальше
«Друзья мои, я рада приветствовать вас на своей волне. Если вам одиноко, тоскливо, грустно, если что-то в вашей жизни идет не так, как хотелось бы, – присоединяйтесь к нам. Ведь когда объединяются несколько одиночеств, они автоматически перестают быть одинокими.
У нас с вами еще много времени впереди, чтобы осмыслить наше одиночество и прийти к какому-то выводу. Когда в доме затхлость отсутствия, вечер тянется резиновыми каплями, тогда есть время сесть и переосмыслить нашу жизнь. Ведь одиночество бывает двух видов: когда тебе никто не нужен и когда никому не нужен ты.
Первое – оно совсем не очень страшное, это одиночество души, добровольное заточение. Ты отгораживаешь свое сердце от всего мира литыми пластинами черствости, жесткости. Человек не может быть по-настоящему бесчувственным, он нуждается в любви и заботе и сам хочет любить и заботиться. Но иногда наступает момент, когда легче отгородиться и стать равнодушным, чем страдать. И тогда мы закутываем себя в кокон единоличного, своего собственного одиночества – когда ты вроде бы и не одинок, но тем не менее тебе по-настоящему ни до кого нет дела.
Намного страшнее второй тип одиночества – когда ты никому не нужен. Так бывает. И это действительно страшно. Страшно проснуться одним утром, еще до-утром, и внезапно осознать, что в целом мире у тебя никого, кроме себя, нет… Что если ты сейчас прямо вот на этой кровати умрешь, то тебя еще долгие месяцы никто не хватится. Это уже не одиночество души, а то настоящее, черное одиночество, в которое можно оступиться как в пропасть… и пропАсть. Но со временем мы перестаем его бояться, этого одиночества. Как можно бояться того, что и так всегда с тобой? Мы просто молчим, многозначительно опустив грустные собачьи глаза, прикрытые стеклянными рамками современного безразличия.
Откуда же берется это ужасающее, тягучее чувство одиночества, брошенности, забытости? Как это ни банально, но одиночество приходит тогда, когда от тебя уходит Он. Или Она. Тогда весь мир начинает казаться каким-то неполным, обрезанным, оборванным. А ты не можешь осознать – как, почему? Почему любимый человек, который еще вчера был рядом, который пил, ел, смеялся, которого ты держал за руку и обнимал, вдруг ушел? Ушел, ничего не сказав, тихо собравшись утром, тем самым до-утром? Ушел, забрав даже старые тапочки и обрезав совместные фотографии, из которых на тебя теперь смотрит только твое, почему-то счастливое тело, обнимающее пустоту… И ты лежишь на той самой кровати, вцепившись в подушку, которая еще хранит любимый запах, и думаешь о том, что если вот сейчас ты умрешь, никто этого и не заметит. Мир все так же будет дышать своей исполинской грудью, люди будут совершать свои тараканьи набеги на работу, на магазины и утренний транспорт… А тебя не будет. Потому что человек не может жить с пустотой. С ней он может только умереть.
Как же так случилось, что все внезапно рухнуло, сжалось и сдулось старым воздушным шариком, отжило свой век? читать дальше
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? (с) MaD-Jake
Старые машины и этажи. Снова тебе кажется: было же, выло же,
Бесконечную песню пой про себя, внутри, ноты выложи
И сотри.
Брызги луж, все к твоим ногам, и узоры шин нарисуют сны,
«Не отдам тебя, девочка, не отдам. Ни предателям, ни Богам.
До весны.»
А зима застыла, снег превратился в грязь, дождь идет в эту грязь
Как на казнь,
Небо – будто лён, плохо сотканный, или бязь,
Цвета серого, безнадежного. И откуда же ты такая взялась,
То ли девочка, то ли свет, дитя солнца, крещеная в эту хмурь?
И глаза твои как лазурь, хоть с тобою нельзя без бед
И без бурь.
Что стоишь ты, голову опустив, будто давит тебе на плечи
Тяжесть всех иноземных войн, словно этот земной массив
Раздирает тебя собой? Будто не был с тобой покой
И простой мотив?
Небо плачет тебе на голову, слезы льет, гладит босые ноги,
Безбожно врет,
Собирает капельки в лужи, шипит и дышит, а ты же, свет,
Ноги ставишь на парапет на безлюдной крыше.
Для того ли ты жила, для того ли выжила?
Дождь же руки преданным псом все лижет ей…
Или ноша твоя тяжела, или так все выжжено у тебя в груди,
Что ты ангелов видишь и позади себя, и впереди?
Небо - будто лён, плохо сотканный, или бязь.
Так откуда же ты взялась, то ли девочка, то ли свет?
И в каком же тебя он узнает сне, вновь проснувшийся,
Поутру?
Из-за туч хлынет яркость, тепло лучей, освещая лужи как палачей,
И зима, будто пёс, скуля, уползет в нору, уступая тебя весне…
Бесконечную песню пой про себя, внутри, ноты выложи
И сотри.
Брызги луж, все к твоим ногам, и узоры шин нарисуют сны,
«Не отдам тебя, девочка, не отдам. Ни предателям, ни Богам.
До весны.»
А зима застыла, снег превратился в грязь, дождь идет в эту грязь
Как на казнь,
Небо – будто лён, плохо сотканный, или бязь,
Цвета серого, безнадежного. И откуда же ты такая взялась,
То ли девочка, то ли свет, дитя солнца, крещеная в эту хмурь?
И глаза твои как лазурь, хоть с тобою нельзя без бед
И без бурь.
Что стоишь ты, голову опустив, будто давит тебе на плечи
Тяжесть всех иноземных войн, словно этот земной массив
Раздирает тебя собой? Будто не был с тобой покой
И простой мотив?
Небо плачет тебе на голову, слезы льет, гладит босые ноги,
Безбожно врет,
Собирает капельки в лужи, шипит и дышит, а ты же, свет,
Ноги ставишь на парапет на безлюдной крыше.
Для того ли ты жила, для того ли выжила?
Дождь же руки преданным псом все лижет ей…
Или ноша твоя тяжела, или так все выжжено у тебя в груди,
Что ты ангелов видишь и позади себя, и впереди?
Небо - будто лён, плохо сотканный, или бязь.
Так откуда же ты взялась, то ли девочка, то ли свет?
И в каком же тебя он узнает сне, вновь проснувшийся,
Поутру?
Из-за туч хлынет яркость, тепло лучей, освещая лужи как палачей,
И зима, будто пёс, скуля, уползет в нору, уступая тебя весне…
среда, 27 апреля 2011
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? (с) MaD-Jake
Проникаю. В тебя. До сердца. До неровностей и кости. Я давно уже как младенец в твоей сильной большой горсти. Ножки-палочки, ручки-прутики, раз увидеть – не отвести. Нам давно уже все «до лампочки» - так вдышались, что не спасти. Нам же хочется не молчать, одновременно говорить, глазами есть, обнимать и пить. Неужели когда-то придется нам одним друг без друга жить?
***
Но вращает суставы жизнь, выворачивает до крови. Говорят: «Куда все идут, туда и ты иди. Понимаешь, дура, нет на свете такой любви! Хватит верить в сказки, растить тыквы, скупать маски… Видишь, все живут? Так и ты живи! Как ты душу свою не насилуй, ничего ведь себе не нашла? Улыбнулась сквозь слезы и через силу.. и пошла!»
***
И мне наверно, милый, не отдать тепла, не сказать…, не докричаться с другого берега. У меня к тебе не любовь, а краснеющие глаза, у меня до тебя – истерика. Связки врозь, в горле кость, не кричать, не надеяться… Нет на свете такой любви. Или есть, но в нее не верится.
А земля-то по-прежнему крутится, неприкаянная земля. У меня до тебя – распутица, сотня мальчиков у руля. Не поверить, не думать, что кажется, была правдой людская молва: не любовь это, просто кашица, просто каша из топора.
Так зачем же опять развожу очаг, тихо гаснущий у жилья? А чужие мне говорят: «Стирай запах его с белья, вымывай, все под хлор, кипяти. У тебя и твоей любви больше нет одного пути!»
Да, внутри жженый луг, камни, мел, да крутые рвы… На остатки вен и на кожу рук наложили крест-накрест швы. Ампутация и культя, жизнь – пульсация до локтя, неустанный поток неровный, словно наш единый горячий пульс разделили на два монотонных…
Мой родной, солнца свет… Темноглазый солдатик из стали… Раз мы не умерли от того, что нас друг у друга нет, значит, нас таки залатали…
***
Но вращает суставы жизнь, выворачивает до крови. Говорят: «Куда все идут, туда и ты иди. Понимаешь, дура, нет на свете такой любви! Хватит верить в сказки, растить тыквы, скупать маски… Видишь, все живут? Так и ты живи! Как ты душу свою не насилуй, ничего ведь себе не нашла? Улыбнулась сквозь слезы и через силу.. и пошла!»
***
И мне наверно, милый, не отдать тепла, не сказать…, не докричаться с другого берега. У меня к тебе не любовь, а краснеющие глаза, у меня до тебя – истерика. Связки врозь, в горле кость, не кричать, не надеяться… Нет на свете такой любви. Или есть, но в нее не верится.
А земля-то по-прежнему крутится, неприкаянная земля. У меня до тебя – распутица, сотня мальчиков у руля. Не поверить, не думать, что кажется, была правдой людская молва: не любовь это, просто кашица, просто каша из топора.
Так зачем же опять развожу очаг, тихо гаснущий у жилья? А чужие мне говорят: «Стирай запах его с белья, вымывай, все под хлор, кипяти. У тебя и твоей любви больше нет одного пути!»
Да, внутри жженый луг, камни, мел, да крутые рвы… На остатки вен и на кожу рук наложили крест-накрест швы. Ампутация и культя, жизнь – пульсация до локтя, неустанный поток неровный, словно наш единый горячий пульс разделили на два монотонных…
Мой родной, солнца свет… Темноглазый солдатик из стали… Раз мы не умерли от того, что нас друг у друга нет, значит, нас таки залатали…
вторник, 05 апреля 2011
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? (с) MaD-Jake
Он почему-то думал, что я от него завишу: что мне важно знать, что он ест, с кем он есть, как он думает и как дышит. Что стихи лишь ему, лишь о нем, для него, да и только, что он стал половинкой, сердечком и частью, апельсиновой долькой.
Он почему-то думал, что я без него застыну, что мне обязательно нужно гладить родную спину, что я глина – из которой он вылепит своего сына. Что любовь – это рынок, вокзал, или зона почище ГУЛАГа, - вроде пан, да пропал, уже нищий, никчемный бродяга.
Он почему-то думал, что в нем – драма. Что он точка отсчета, кардиограмма, зернышко плода без недочетов, часть кислорода… Что он состоит золота, а не мяса, что в нем не кости, а нити стали, и что каждый ему обязан и все – достали.
Он почему-то думал, что я простая: стираю «Мифом», играю роли, которых стою, во мне не рифы – пустое море, без волн и боли. Что я ращу цветы, детей, хожу на рынок, боюсь потерь, что во мне никаких затей, никаких чертей, лишь пустое дно. Что меня забудь, отвернись, убей – все одно.
Он почему-то думал – во мне без него дыра. Вместо крови – вода, вместо желаний – лед. Что он знает меня наперед: как я жду его, как скучаю, как себя без него не чаю. А проснулся – простое утро, только сердце болит почему-то – там дыра шириной с человека, у нее три руки и два века, нет ни голоса, нет и смеха, - без меня он оказался калекой.
Ну, а я… Я ушла внезапно. На столе остывает завтрак. Он почему-то думал, что я от него завишу… Милый есть, милый ест. Пусть он думает обо мне, по мне дышит…
Он почему-то думал, что я без него застыну, что мне обязательно нужно гладить родную спину, что я глина – из которой он вылепит своего сына. Что любовь – это рынок, вокзал, или зона почище ГУЛАГа, - вроде пан, да пропал, уже нищий, никчемный бродяга.
Он почему-то думал, что в нем – драма. Что он точка отсчета, кардиограмма, зернышко плода без недочетов, часть кислорода… Что он состоит золота, а не мяса, что в нем не кости, а нити стали, и что каждый ему обязан и все – достали.
Он почему-то думал, что я простая: стираю «Мифом», играю роли, которых стою, во мне не рифы – пустое море, без волн и боли. Что я ращу цветы, детей, хожу на рынок, боюсь потерь, что во мне никаких затей, никаких чертей, лишь пустое дно. Что меня забудь, отвернись, убей – все одно.
Он почему-то думал – во мне без него дыра. Вместо крови – вода, вместо желаний – лед. Что он знает меня наперед: как я жду его, как скучаю, как себя без него не чаю. А проснулся – простое утро, только сердце болит почему-то – там дыра шириной с человека, у нее три руки и два века, нет ни голоса, нет и смеха, - без меня он оказался калекой.
Ну, а я… Я ушла внезапно. На столе остывает завтрак. Он почему-то думал, что я от него завишу… Милый есть, милый ест. Пусть он думает обо мне, по мне дышит…
А за ним таких как ты – вереницы, стаи, летящие клином птицы, жаждущие свинца. Что ему до того, что твои ресницы покрывает засоленная пыльца? (с) MaD-Jake
«Нарисуй на бумаге свое собственное плечо и обопрись на него, когда больше не будет сил.» Здравствуй, Отче, благослови: я все сделала так, как ты просил. Больше нет на мне ни своей, ни чужой вины, я свободна теперь от любых оков, раздавила в себе всех придуманных мной богов. Но, наверно, живой не вернусь я с его войны.
Стисну зубы. На поле лишь мат и брань. Кто же, Отче, петухов поднимает в такую рань? Где лечится от рваных душевных ран, повидавших его капкан?
В этом горе хочется выть – не петь. В сизом дыме глухого зала в углу сидеть. Микрофон караоке – сипеть до сухого дна, в алкоголь-дурмане. Это не жизнь, это хуже – пустая смерть. Как он смог ее на груди пригреть, нося душу мою в кармане?
Только странная эта любовь, это странная сила, я же лично его положила в гроб, целовала в лоб, я его не теряла из виду - покупала цветы, венок; и отпели его, и давно уж прошла панихида, поросла сорняками могила. Только Отче излишне строг и опять он пришел в мой кров – тот, кого на задворках души я давно хоронила.
Ведь не знает он, по каким я ходила врачам, когда не спала из-за него по ночам. Он не знает, как это: не кричать, когда больно, молчать. Думать: вот, еще капельку.. Завтра, завтра должно полегчать. Слушать, Отче, внимать лишь твоим речам: «Обопрись на рисунок собственного плеча».
****
Жизнь все скачет мокрым резиновым мячиком, не в состоянии как-то его обойти, или им пренебречь. Сдохнуть бы, что ли, на пледе свернувшись калачиком? Да для чего теперь этот пафос, пустая речь? Отче, позволь мне проснуться в его груди? Дай раствориться внутри у любимого мальчика….
Стисну зубы. На поле лишь мат и брань. Кто же, Отче, петухов поднимает в такую рань? Где лечится от рваных душевных ран, повидавших его капкан?
В этом горе хочется выть – не петь. В сизом дыме глухого зала в углу сидеть. Микрофон караоке – сипеть до сухого дна, в алкоголь-дурмане. Это не жизнь, это хуже – пустая смерть. Как он смог ее на груди пригреть, нося душу мою в кармане?
Только странная эта любовь, это странная сила, я же лично его положила в гроб, целовала в лоб, я его не теряла из виду - покупала цветы, венок; и отпели его, и давно уж прошла панихида, поросла сорняками могила. Только Отче излишне строг и опять он пришел в мой кров – тот, кого на задворках души я давно хоронила.
Ведь не знает он, по каким я ходила врачам, когда не спала из-за него по ночам. Он не знает, как это: не кричать, когда больно, молчать. Думать: вот, еще капельку.. Завтра, завтра должно полегчать. Слушать, Отче, внимать лишь твоим речам: «Обопрись на рисунок собственного плеча».
****
Жизнь все скачет мокрым резиновым мячиком, не в состоянии как-то его обойти, или им пренебречь. Сдохнуть бы, что ли, на пледе свернувшись калачиком? Да для чего теперь этот пафос, пустая речь? Отче, позволь мне проснуться в его груди? Дай раствориться внутри у любимого мальчика….